Наверное, может показаться, что мне в детстве повезло. Родители никогда не били меня и не ставили в угол. Они были сдержанны, сдержанно кидали на меня недовольный взгляд, сухо хвалили. Мама считала, что хвалить своих детей неприлично. А еще, ей казалось, что «нет предела совершенству». « Как не получилось?» — изумлялась бабушка . «Я, Светлана, от тебя такого не ожидал» — хмурился папа.
Главным правилом в нашей семье было – не шуметь. Мы жиле в новостройках, с картонными стенами, в коммунальной квартире. Соседка – одинокая дама из села Парголово не выносила детских криков, постоянно боялась, что ее обворуют, варила яйца в консервной банке, чтобы мы, не дай бог, не украли кастрюлю и на крышку чайника вешала нитку, дабы проконтролировать, что отравы в чай не подсыпали. «Тише, Анну Петровну разбудишь» — девиз моего детства.
И я научилась говорить тихо, не топать, не хлопать, сдержанно улыбаться, если случилась радость и тихо огорчаться в подушку. Я была очень послушной девочкой.
Когда я пошла в детский сад, там было невыносимо. Все дети постоянно КРИЧАЛИ, БЕГАЛИ, НАРУШАЛИ ЗАПРЕТЫ. Я была почти в панике, в страхе ждала, что всех накажут. Я ходила по клеточкам сине-желтого линолеума, считала полки с цветами, разговаривала с полупьяной нянечкой, пока та мыла посуду. С детьми общаться не хотелось. Они были ДРУГИЕ, НЕПОНЯТНЫЕ… В ожидании мамы я тихо плакала, надо мной весело смеялись.
На адаптацию ушли годы. Когда я, наконец, привыкла, начала общаться с детьми , выяснилось, что меня не слышат. Мне казалось, я громко кричу, но другие постоянно перекрикивали. Оказалось, что громко я не умею. Когда нужно было крикнуть маму , чтобы она выглянула в окно третьего этажа, приходилось звать подмогу, подруги могли докричаться и до двенадцатого, поэтому охотно помогали.
Когда меня нужно было наказать, родители со мной НЕ РАЗГОВАРИВАЛИ. Помню, что страшней наказания для меня быть не могло. Я была готова на все — молить о прощении, ползать на коленях. Казалось, произошло что-то непоправимо страшное. Минуты казались часами.
С тех пор прошло очень много лет. Я росла, отстаивала свое право быть, уходила из дома, добивалась свободы, получала образование, училась кричать в поле — тренировала голосовые связки, работала, общалась Теперь я психолог, тренер, мама двоих детей, я умею говорить громко, поставленным голосом. Но до сих пор со мной страх. Страх быть отвергнутой значимым человеком. И чем значимей человек, тем больше страх. Я научилась с этим быть, но каждый раз страх отвержения внутренне возвращает меня в состояние той девочки на коленях. Я молчу, шучу, улыбаюсь , заполняю паузы, но внутри маленький ребенок панически боится остаться один, в этом непонятном, шумном и страшном мире. ПОЧЕМУ мне опять не отвечают? Наверное, я мало старалась и надо еще чуть-чуть, чтобы заслужить, наконец, принятие.
К чему я об этом? Нет, совсем не для того, чтоб пожаловаться. Нас выросло целое поколение, а может быть, даже не одно, тех, кому запрещали чувствовать. Что делать с этими «запрещенными» чувствами? Ведь они все равно есть. Об этом в следующий раз.